Стрельба после полуночи.

Это было в Пущино на Оке. В институте, в котором я работал, был какой-то крупный банкет. Пили и танцевали до поздней ночи. Где-то после  полнуночи я с двумя подругами под руку шёл, провожая их домой. Было морозно, тротуар был покрыт снегом, и  по отсутствию следов было видно, что здесь давно никто не проходил. На автостанции на скамейке сидела  старушка-сторожиха, которая вероятно охраняла расположенный напротив магазин "Зайчик". На старушке была толстая телогрейка, подпоясанная широким ремнём с висящей на нём кобурой пистолета.
    Одна из моих спутниц сказала: "Смотрите, пистолет. Неужели бабушка станет стрелять!" На что я возразил: " У неё в кобуре не пистолет, а хлеб с маслом. Кобура это просто для устрашения." В морозном воздухе наши слова прозвучали излишне громко, и старушка их услышала. Она поднялась, постояла мгновение боком к нам, не глядя на нас, после чего быстро вытащила пистолет,  выстрелила в воздух и села на скамейку, также ни разу не взглянув на нас.. По звуку выстрела пистолет был малокалиберный. Видимо, мой комментарий сильно задел бабушкино достоинство, а может быть ей просто захотелось хоть немножечко развлечься.
    Всё это было настолько неожиданно и не вязалось с привычной нам реальностью, что мы непроизвольно прижались друг к другу, втянули головы и преувеличенно уверенными шагами двинулись от бабушки, а проще сказать, соблюдая достоинство, дали дёру.  Квартала через два у всех троих прорезался юмор, мы стали весело  обсуждать этот экстравагантный случай, но чувствовалось, что старушка внушила нам какую-то истину, которую тогда никто из нас не понимал. Что касается меня, то я навсегда перестал подтрунивать со старушками, в особенности после полуночи.

Приезд Калинина в Армению.

Директором института, в котором я работал в Новокуйбышевске, был Дмитрий Георгиевич Калинин, очень неплохой человек  цельной натуры. Был он высокого роста и смотрелся очень солидно с его неторопливыми движениями. Заведующие лабораториями часто были им недовольны, и он, понимая откуда проистекает это недовольство, говаривал: "Может быть я в науке не сильно разбираюсь. Но меня сюда направила партия, и я здесь буду работать по мере моих сил." Калинин состоял членом Куйбышевского обкома КПСС.           
Новокуйбышевский институт был филиалом московского головного института, расположенного на одной из центральных  улиц Москвы. Помимо лабораторий в институте имелось и небольшой химическое производство. Начальником московского головного института работал полковник КГБ Меняйло, по моим наблюдениям внутренне очень добрый человек, но по роду своей неосновной, но пожизненной профессии были человеком хитрым, ушлым и искушённым в аппаратной эквилибристике.  Меняйло боялся, что Хрущёв их выселит из Москвы на периферию, поэтому начал строительство грандиозного здания в Новокуйбышевске, поставив директором Калинина - химика по профессии, но не имеющего отношения к науке. На всякий, как говорится, случай.
    Как-то мы ехали с Калининым в Москву вдвоем в одном купе, и он, вдруг разоткровенничавшись, рассказал мне историю своего восхождения в начальники. Он был родом из бедной украинской семьи, родители его жили то ли в селе, то ли в небольшом провинциальном городке. Он довольно прилично учился в институте и его направили на преддипломную практику на украинский химический завод, производивший хлорпрен. Из него получали полимер, используемый в танковой промышленности, поэтому завод имел всесоюзное значение.
    На заводе на Калинина никто не обращал ни малейшего внимания, все были заняты делом, и он целыми днями болтался по территории завода, периодически приставая с вопросами к инженерам. Мужик он был очень упорный и его особенно интересовало, почему отбор продукта на ректификационной колонне ведётся с такой-то тарелки,  а не со значительно более низкой тарелки. Всем он так надоел своим упорством, что от него просто начали бегать. Так продолжалось до тех пор, пока один из инженерных начальников не сказал: "Слушайте, а может хлопчик и прав?!" Получив удовлетворение от того, что он тоже с усами, Калинин на время совершенно забыл про тарелочный вопрос.
    Приближался конец практики. Однажды прибегает секретарша и говорит, чтобы Калинин срочно шёл к директору завода. С директором завода ему пару раз пришлось переговорить и он чувствовал, что том ему симпатизирует. Когда же он зашёл в кабинет, то у директора было очень мрачное лицо. Там ещё было двое каких-то хмырей. Директор пригласил Калинина сесть напротив, достал большой конверт из Москвы, на котором было написано:" Вскрыть в присутствии Калинина." Директора можно было понять, поскольку это был 37год и именно таким образом предъявлялись самые худшие вести. В конверте оказалось письмо от наркома химической промышленности Денисова, где сообщалось о том, что Калинин премируется пятью окладами. У Калинина в этом момент дыхание спёрло от волнения, поскольку ни он, ни его родня таких денег никогда вблизи не наблюдали. Директор завода, сразу повеселевший, крикнул:"А я что, хуже? Премирую тебя ещё тремя окладами."
     Но главный сюрприз был во второй бумажке, где сообщалось, что Калинин премируется поездкой на месяц в правительственный санаторий в Ялту и прилагались билеты на поезд. После возвращения из санатория и двухнедельного отпуска с родными, предписывалось ждать дальнейших распоряжений из Наркомата. Нет нужды описывать радость Калинина, не избалованного богатством, после того, как он переварил всё, что только что узнал. Он дал домой телеграмму, что возвращается через несколько дней и всё эти дни пытался осмыслить связь между ректификационными тарелками и правительственным санаторием. 
     В назначенное время Калинин прибыл в Ялту, его встретили, привезли в санаторий, искупали, постригли, поблили, вставили выбитый зуб, сняли мерку, по которой в кратчайший срок пошили ему шикарный белый костют, и препроводили его в комнату на двоих. Компаньоном Калинина был адьютант Кагановича. Периодически постояльцы санатория выезжали на пароходе в море, где пили, ели и развлекались до вечера. Часто адьютант Кагановича брал Калинина в прогулку по городу. Во время таких прогулок адьютант вдруг останавливался возле совершенно неприметного домика и входил во двор. Из дома выбегала наряженная хозяйка, ставила во дворе стол, накрывала его скатертью и выставляла всяческую еду и экзотические напитки. Пришельцы садились за стол, пили, ели и говорили за жизнь. После всего этого адьютант обычно приветливо махал в сторону хозяйки, что означало одобрение её кулинарных изысков, и, разумеется, не расплатившись, отправлялся с Калининым в обратный путь.    
      Когда отпуск Калинина окончился, его снабдили огромным, неподъёмным сундуком, в котором находились наиболее изысканные вина, производимые на Массандре и Абрау Дюрсо, коньяки, копчённые колбасы разных сортов, сыры и т.д. Ещё будучи в санатории Калинин, получил пакет, в котором лежал приказ о назначении его главным инженером ереванского химического завода. Там же  лежали билеты на поезд и записка, где сообщалось, что его встретят.
     В назначенный день Калинин сел на поезд и отправился в Армению. Выйдя на перон в Ереване, он тщетно пытался встретиться глазами со встречающим его человеком. Вскоре перрон опустел, и Калинин понял, что произошла какая-то ошибка: никто его не встретил. Дальше стоять не имело смысла, он вышел на привокзальную площадь и попытался взять такси. На площади стояло много машин, но все таксисты ему отвечали, что они уже заняты. Он ходил от таксиста к таксисту, и все ему отказывали. Когда он принялся ходить уже по второй, один из таксистов не выдержал и таким тоном, как если бы он разговаривал со врождённым идиотом, подняв к небу указательный палец, сообщил:" Послушай, тебе же сказали, что все здесь заняты. Мы ожидаем приезда Калинина". На что Калинин ему говорит: "Вы знаете, дорогой товарищ, но я тоже Калинин."  Таксист мгновение смотрел на него выпученными глазами, словно решая какую-то очень важную задачу, потом пулей вылетел из машины и исчез в неизвестном направлении. Калинин вконец рассторился и направился было уговаривать другого шофёра, как из-за угла здания выбежала большая компания людей и с криками: "Где Калинин, где Калинин!" направилась к нему.
     Оказалось, что в Наркомате составили короткую телеграмму:"Встречайте Калинина" и армянские партийные боссы подумали, что приезжает всесоюзный староста Калинин. Когда во всем разобрались, главный начальник сказал: "Но не станем же мы плевать на банкетный стол!" И вся компания, прихватив Калинина с вещами, поехала расходовать заготовленные для всесоюзного старосты припасы. Так Калинин в первый же день накоротке познакомился со всеми членами правительства Армении. Этот банкет никто не забывал, и Калинин всегда пользовался  расположением армянского начальства. Когда у его жены было осложнение с почками, то ящики армянской минеральной воды Калинину переправляли через линию фронта. 

56.5 немецких марок за 56.5 килограммов живого веса.

Как-то мы ехали в автомобиле со знакомым чехом из Мюнхена в Гамбург. От нечего делать говорили на всякие темы. Чех, не помню в связи с чем, сказал, что он начал сильно полнеть и что-то нужно с этим ему делать. А я заметил, что за последние 35 лет мой вес вообще не менялся. Я вешу 56.5 кг и в плавках, и в пальто, и до обеда и после. Как человека, окончившего школу и знакомого с законом сохранения веса вещества, это его возмутило и он сказал, что быть такого не может. Потом перешли на другую тему и этот разговор вроде бы забыли.
    Часа через два мы сильно проголодались, остановились около ресторана и плотно пообедали. На выходе из помещения ресторана он заметил медицинские весы. Лицо его озарилось коварной улыбкой, и он предложил мне взвеситься. Я сказал, что согласен взвеситься только на моих условиях.  Условия эти таковы: если мой вес будет отличаться от 56.5 кг на пол кило, то выигрывает он и я плачу ему по марке за реальный вес.  Если отличие будет меньше половины килограмма, то платит он. Чех с радостью согласился, предчувствуя дармовые деньги.  Я встал на весы,  которые показали ровно 56.5 кг. Чех отсчитал мне марки с кривой улыбочкой и мы поехали дальше.