“Ghost writers” или практика литературных проектов. Часть III

[systemity]

Литературный проект «Шекспир»

Виктор Вольский

В первых двух частях статьи, помещенных в этом блоге, доказывается, что величайший гений английской и мировой литературы Вильям Шекспир никак не мог быть скромным стратфордским мещанином, которому по традиции приписывается авторство его произведений. Анализ критериев, которым должен был удовлетворять Шекспир, приводит к выводу, что под этим именем скрывался граф Оксфорд.

Еще труднее представить себе коммерсанта и ростовщика из Стратфорда как автора поэтических произведений Вильяма Шекспира. Широкую известность ему принесла поначалу именно поэзия: две поэмы “Венера и Адонис” (1593 г.) и “Обесчещенная Лукреция” (1594 г.), посвященные графу Саутгемптону, и сонеты, в большинстве своем обращенные, по всей видимости, к нему же.

Поэт восхваляет “прекрасного юношу”, советует ему жениться, чтобы “продолжить свой славный род”, ссорится с ним, мирится, с горечью пишет о своей немощи, надвигающейся старости и неминуемой смерти, которая уже отняла у него многих друзей, благодарит адресата за любовь и участие, которые помогли поэту пережить свой “позор”, свои “печали” и “утраты”. В конце цикла из первых 126 сонетов автор прощается с прекрасным юношей и обещает обессмертить его имя в веках своей поэзией. В оставшихся 28 сонетах речь идет в основном о какой-то таинственной даме и о другом поэте – сопернике автора.

Сонеты носят интимный, даже исповедальный характер. Мало кто из шекспироведов сомневается в том, что они образуют стройную поэтическую хронику чувств и переживаний автора на протяжении ряда лет с ярко выраженным гомосексуальным подтекстом. Они явно написаны зрелым человеком, стоящим на пороге старости, который с высоты своего возраста увещевает и наставляет юного “друга”, обращаясь к нему как к равному по социальному положению.

Уже поэтому авторство мистера Шакспера заведомо исключается. В начале 1590-х годов ему не было и тридцати, и он никак не мог сетовать на преклонный возраст. К тому же провинциальный мещанин, представитель профессии, располагавшейся в самом низу социальной лестницы, никогда не посмел бы фамильярничать со знатной особой. Это было не только неслыханным нарушением этикета, но и грозило серьезными неприятностями. Фальстаф, хотя и был знатного рода, обрек себя на смерть, посмев обратиться на “ты” (thou) к королю Генриху V, своему былому приятелю и собутыльнику.

В 1598 году Вильям Шекспир дебютировал в качестве драматурга и начал одну за другой выпускать печатные издания своих пьес. Подобным образом было напечатано почти полтора десятка произведений, но в 1604 году по неизвестной причине этот поток внезапно иссяк. Прекратился и выпуск сонетов, которые Шекспир, по всей видимости, тогда же перестал писать. Об этом свидетельствует тот факт, что один из самых поздних сонетов написан в 1603 году по случаю кончины королевы Елизаветы. Чем объяснить такое совпадение? Не тем ли, что в июне 1604 года умер Эдвард де Вир?

Стратфордианцы указывают, что несколько шекспировских пьес, включая “Короля Лира”, были напечатаны уже после смерти де Вира. Но если считать прижизненное издание произведений непременным доказательством авторства, то как тогда объяснить, что “Отелло” появился на свет лишь в 1622 году, спустя шесть лет после смерти мистера Шакспера? На самом деле год издания ни о чем не говорит: многие писатели пишут “в стол” и по тем или иным соображениям публикуют свои произведения спустя годы.

Гораздо более важный фактор – это источники, использованные в их трудах, Все источники, упомянутые в шекспировских произведениях, охватывают период 1550-1603 гг. Попытки отыскать в творчестве Шекспира ссылки на события, происшедшие после 1604 года, крайне неубедительны и откровенно преследуют единственную цель — развенчать оксфордианскую версию.

Стратфордианцы утверждают, например, что в “Буре” использован эпизод с историческим кораблекрушением, которое произошло у Бермудских островов в 1609 году. Однако письмо Вильяма Стрейчи с описанием гибели корабля “Си Венчур”, датированное 15 июля 1610 года, было опубликовано лишь спустя 15 лет, когда ни Оксфорда, ни Шакспера давно не было в живых.

И почему обязательно именно это кораблекрушение? В те времена морские трагедии были самым обыденным делом, особенно в окрестностях Бермудских островов, которые изобилуют рифами и с давних пор славились как кладбище кораблей. На протяжении столетий здесь пошло ко дну свыше 600 судов. Одного письма Стрейчи явно недостаточно, чтобы датировать “Бурю”, нужны более солидные доказательства.

Поучителен пример “Зимней сказки”. Известно, что она написана на основе новеллы Роберта Грина “Пандосто”.  Пьеса была разрешена к постановке в 1610 году, и по традиции датируется именно этим годом. При этом стратфордианцы с торжеством ссылаются на то, что новелла Грина была напечатана в 1607 году. Но то было второе издание, первое вышло еще в 1588 году. Пустяк, но он красноречиво свидетельствует о том, что ничто у Шекспира не связано с источниками, написанными, опубликованными или перепечатанными после смерти графа Оксфорда.

Ввиду громадного успеха шекспировских поэм непонятно, почему их автор не стал доискиваться высокого патронажа какого-либо знатного вельможи. В те годы это была общепринятая практика, обеспечивавшая устойчивый доход, которым весьма рачительный Вильям Шакспер вряд ли побрезговал бы. И кстати, почему Шакспер, казалось бы, находившийся на вершине славы, сразу же после кончины Оксфорда внезапно уехал из Лондона в родной Стратфорд и, за исключением одной недолгой вылазки в столицу по делам, до самой смерти из дома больше не выезжал?

На то, что автор произведений Шекспира умер задолго до мистера Шакспера, указывает и ряд косвенных признаков. В 1607 году в поэме Вильяма Баркстеда “Мирра – мать Адониса” Шекспир воспевается в прошедшем времени (“его песнь была…”), а в конце посвященной ему строфы написано, что “чело его венчает ветвь кипариса” – образ, который тогда понимался исключительно как символ траура.

В 1609 году вышло печатное издание шекспировской пьесы “Троил и Крессида” с загадочным предисловием, где об авторе писалось как об ушедшем в мир иной, а читателю давалось понять, что пьесу удалось добыть у хранителей его литературного наследия. Полное впечатление, что все знали истинное положение дел, но из уважения к воле автора, пожелавшего скрыться под псевдонимом, соблюдали таинственность.

При жизни мистера Шакспера вышло лишь одно издание шекспировских сонетов – в 1609 году. Примечательно, что в эпоху, когда авторы обычно сами обращались к читателям или к знатным особам, которым они посвящали свои произведения, в этой книжке Шекспир молчит. Вместо него посвящение написано издателем Томасом Торпом, что само по себе наводит на мысль, что к этому времени автор сонетов уже отошел в мир иной. Но самое главное – в своем посвящении издатель называет автора “нашим вечно живым поэтом”.  Так в ту пору величали только покойников (да, впрочем, и в наши дни никто не станет отзываться о здравствующем человеке как о “вечно живом”).

В считанные месяцы после смерти Оксфорда в печати стали появляться пьесы всевозможных проходимцев, дерзнувших присвоить себе имя Шекспира. Возникновение лжешекспиров – не только порука популярности великого драматурга, но также достаточно убедительное свидетельство того, что к этому времени его уже не было на свете. Вряд ли кто-нибудь решился бы украсть имя живого автора, особенно у человека, пользовавшегося репутацией хваткого дельца и сутяги. Между прочим, мистер Шакспер никак не реагировал на столь наглую узурпацию своего имени и славы. Непонятная сдержанность — если, конечно, он был Шекспиром.

Самое элементарное объяснение всех этих фактов состоит в том, что Шекспиром был граф Оксфорд, а актер и предприниматель из Стратфорда выступал лишь в роли подставного лица, у которого истинный автор просто взял имя взаймы. В таком случае становится понятно, почему мистер Шакспер поспешил покинуть Лондон вскоре после кончины Оксфорда и по какой причине литературный мир Англии полностью проигнорировал его кончину, последовавшую в 1616 году.

Я упоминал об отсутствии шекспировского архива. Это не совсем точно, как было недавно установлено, архив отчасти сохранился, но только принадлежал он не мистеру Шаксперу, а… графу Оксфорду. В 2000 году массачусетский исследователь Роджер Стритматтер успешно защитил докторскую диссертацию, посвященную доказательству того, что шекспировский канон был написан Эдвардом де Виром.

Автор 500-страничной диссертации обсуждает биографию Оксфорда, отраженную в пьесах Шекспира, а также соответствие между шекспировским литературным наследием и стихами, отмеченными де Виром в принадлежавшем ему экземпляре так называемой «Женевской библии» в знаменитом переводе Тиндейла (в 1610 году он был положен в основу канонической “Библии короля Якова”).

В примечаниях к своей диссертации Роджер Стритматтер пишет, что ему пришла в голову мысль обратиться к научным исследованиям по библейским ссылкам в произведениях Шекспира и сопоставить их с аннотациями и пометками, сделанными рукой де Вира в его собственном экземпляре библии (о ее принадлежности свидетельствует выдавленная на корешке геральдическая эмблема дома де Виров – голова вепря), хранящемся в Шекспировской библиотеке имени Фолджера в Вашингтоне.

В личной библии Оксфорда Стритматтер нашел 158 помеченных стихов и 10 псалмов, ссылки на которые были обнаружены разными исследователями в произведениях Шекспира, и сверх того еще 136 помеченных стихов и аннотаций, которые перекликаются с шекспировскими текстами, хотя официально их связь с творчеством “Великого Барда” еще не зафиксирована.  Но еще более важное обстоятельство, отмеченное автором диссертации, – это тематическое соответствие использованных Шекспиром цитат из Библии мыслям, которые Стритматтер обнаружил в замечаниях де Вира и подчеркнутых им библейских стихах.

Диссертация Стритматтера, которая получила название “Розетского камня шекспироведения”, включает анализ почерка и заключение независимого эксперта, который пришел к выводу, что “аннотации в библии с высокой вероятностью принадлежат Эдварду де Виру”. У эксперта была возможность сопоставить пометки в библии Оксфорда с его письмами своему тестю лорду Бэрли, который, к счастью, догадался приобщить письма зятя к своим бумагам, хранящимся в британском государственном архиве.

И еще одно доказательство в пользу оксфордианской версии: в семейном гербе Эдварда де Вира и на его перстне с печаткой изображен поднявшийся на задние лапы лев, потрясающий похожим на перо сломанным копьем. Фонетически герб передается как “Shake” (потрясать) – Spear (копье), а вместе получается Shake-Spear “Шек-спир” (именно так, через дефис, обозначалась фамилия автора на печатных изданиях его пьес, что было крайне необычно для того времени и, по-видимому, служило намеком, что это не настоящая фамилия автора, а псевдоним).

Можно предположить, что де Вир, желая скрыть свое авторство, решил прикрыться именем актера из труппы, которой он покровительствовал, благо оно почти точно соответствовало фонетическому варианту родового герба Оксфордов. Подобные словесные игры и криптограммы были в те времена в большом ходу.

Впрочем, для знающих людей личность истинного автора замечательных произведений тайны не составляла. Об этом говорят многие факты. В частности, Франсис Мерес в 1598 году назвал Оксфорда лучшим из елизаветинских комедиографов. Во всех списках ведущих поэтов той эпохи обязательно фигурирует либо Шекспир, либо Оксфорд, но ни разу оба вместе. Например в “Истом джентльмене” Томаса Пичема (см. выше) Вильям Шекспир, как мы видели, вообще не удостоился упоминания, а первым придворным поэтом назван Эдвард де Вир. Из этого напрашивается заключение, что авторы списков знали: Оксфорд и Шекспир – одно и то же лицо.

(Кстати, далеко не все считали де Вира королем придворных поэтов. Некоторые отдавали пальму первенства автору “Королевы фей” Эдмунду Спенсеру, другие — Филипу Сидни (1554-1586). И если бы сэр Филип не пал на поле брани в возрасте 32 лет, как знать, каким был бы табель о рангах английской литературы? Рассказывают же, что старый смотритель дома-музея Лермонтова, ревновавший своего кумира к первому поэту России, ворчливо говорил посетителям, что проживи «наш» лишний десяток лет, еще неизвестно, кто был бы пушкиным.)

Знаменитый английский историк Пол Джонсон (сторонник стратфордианской версии) в эссе о Шекспире дивился невероятной скромности своего кумира. Елизаветинцы были народ речистый, склонный к хвастовству своими реальными и мнимыми заслугами. На их фоне особенно разительным было поведение величайшего писателя в истории цивилизации, который, словами Джонсона, “не давал ни малейших оснований считать, что он сознавал величие своего гения и грандиозность своих заслуг перед человечеством”. Не потому ли, что этот гений и эти заслуги принадлежали не ему, а другому человеку?

Но если под псевдонимом Шекспир писал граф Оксфорд, возникает вопрос: что побудило обожавшего театр де Вира скрывать свое авторство драматических произведений, пользовавшихся громадной популярностью? Ответ очевиден: для любого аристократа того времени было зазорно отдать свое славное имя на потребу толпе черни. А Оксфорд, особенно болезненно воспринимавший любые поношения своей чести, менее, чем кто-либо, был склонен рисковать своей репутацией, публично признавшись в таком “подлом” занятии.

Но что помешало обнародовать истину после смерти де Вира? Об истинных мотивах анонимности, сохраненной и по ту сторону гробовой доски, можно только гадать. Вполне возможно, причиной послужил его очевидный бисексексуализм. Не забудем, что Оксфорд в 1580-х годах впал в опалу и был удален от двора, где его репутация было запятнана каким-то серьезным скандалом, на что прозрачно намекает автор шекспировских сонетов. Вполне возможно, де Вир не хотел компрометировать их адресата графа Саутгемптона. А уж если он действительно был каким-то образом связан с королевой, то тем более не мог позволить себе набросить тень на августейшее имя.

Впрочем, не все ли равно, кто был истинным автором шеспировского литературного наследия? Важно, что оно существует, а кто его написал – дело второе, не так ли? В общем, конечно, это так. Хотя все же любопытно – уж так устроен человек, его всегда интригуют тайны. Особенно если сторонники господствующей догмы обвиняют своих идейных оппонентов в политической ереси: те, дескать, не хотят признать, что простой человек, можно сказать, почти пролетарий, способен достичь больших высот в искусстве. Огульные обвинения такого рода всегда порождают желание дать отпор.

Дело тут отнюдь не в низком происхождении Вильяма Шакспера. В конце концов, в истории культуры было немало примеров выдающихся простолюдинов, которые трудом и талантом проложили себе дорогу наверх, к славе и признанию. Тот же Диккенс, например. В данном случае, однако, проблема заключается в том, что типаж человека, которого по традиции принято считать Шекспиром, никак не накладывается на матрицу великого драматурга и поэта. Между Диккенсом и его творчеством существует полное тождество. А вот между мистером Шакспером и создателем шекспировских сонетов и пьес – хоть ты тресни! — нет ни грана общего.

В течение почти трех веков легионы специалистов потратили неимоверные усилия, чтобы доказать идентичность мистера Шакспера и Вильяма Шекспира, но потерпели полный крах. Марк Твен, который был убежден, что стратфордец никак не мог быть Шекспиром (хотя Твен и не придерживался определенного мнения на счет того, кто мог быть автором шекспировских произведений), в свойственной ему ядовитой манере уподоблял образ Шекспира из ортодоксальных биографий “музейному чучелу бронтозавра: девять костей и 600 бочек гипса”.

В силу этого шекспироведам стратфордианской школы приходится довольствоваться исключительно домыслами. Что, однако, отнюдь не охлаждает их пыла и не мешает им отчаянно цепляться за свои теории и, между прочим, за щедрые гранты, которые полноводной рекой текут исключительно в русле традиционной версии. Вокруг Шекспира сложилась громадная индустрия, которая кормит множество людей, и так просто, за здорово живешь, свое место у жирной кормушки они никому не уступят

*          *          *

Каждый год, начиная с 1997 г. в университете Конкордия в Портленде, штат Орегон, проходит конференция по исследованиям, посвященным Эдварду де Виру. Участники конференции представляют научные доклады в пользу оксфордианской версии шекспироведения. Лучшие из докладов печатаются в ежегодном журнале Оксфордианского общества.

В 1987 году в Вашингтоне состоялся знаменитый юридический диспут “Граф Оксфорд против Вильяма Шекспира”. Видные юристы с обеих сторон подвергли перекрестному допросу свидетелей – известных шекспироведов, представлявших обе школы – стратфордианскую и оксфордианскую. В качестве арбитров выступали три члена Верховного Суда США – Джон Пол Стивенс, Гарри Блэкмун и Уильям Бреннан. Все трое встали на сторону традиционалистов.

Однако юристы привыкли судить на основании конкретных улик и свидетельств. В последовавшие годы под градом новых доказательств в пользу оксфордианской версии все три члена Верховного Суда поменяли свою позицию. Уильям Бреннан, скончавшийся в 1997 году, к концу жизни проникся скепсисом в отношении традиционной теории. Незадолго до своей смерти в 1999 году Гарри Блэкмун написал: “Если бы мне пришлось выносить решение на основании представленных доказательств, я бы вынес его в пользу оксфордианцев”. А здравствующий и поныне Джон Пол Стивенс заявил в недавнем интервью: “Доведись мне сегодня выбирать кандидата, я бы определенно назвал Оксфорда”.

Я закончу свое эссе мнением выдающегося американского писателя Генри Джеймса (1843-1916): «Я все больше и больше убеждаюсь в том, что фигура Божественного Вильяма – это самый крупный и ловкий обман, жертвой которого когда-либо становилось легковерное человечество»

В эссе были, в частности, использованы материалы из книги покойного Джозефа Собрана “Alias Shakespear” (Псевдоним Шекспир). Благодарно склоняю голову перед памятью ее автора.

Часть I
Часть II

Comments

[geneus.livejournal.com]

Кто бы ни написал произведений Шекспира, совершенно невороятно, что это был именно граф Оксфордский.
Дело в том, что всякие черты биографии Оксфорда, его знания, путешествия, литературные увлечения и т.п. - это довольно типично для елизаветинского аристократа, и с тем же успехом можно выдвинуть еще дюжину кандидатов.

Но вот что достоверно известно: Эдвард де Вир писал и публиковал под СОБСТВЕННЫМ именем много литературных произведений. То есть не только не стеснялся писательства, а гордился им - т.е. был графиоманом. И его сосбтвенные стихи и в подметки не годятя шекспировским.
Я это сужу по собственному пониманию: я сам увлекаюсь елизаветинской поэзией и перевожу елизаветинских поэтов, в частности Сидни и Спенсера.

[systemity.livejournal.com]

"Каждый год, начиная с 1997 г. в университете Конкордия в Портленде, штат Орегон, проходит конференция по исследованиям, посвященным Эдварду де Виру. Участники конференции представляют научные доклады в пользу оксфордианской версии шекспироведения. Лучшие из докладов печатаются в ежегодном журнале Оксфордианского общества."

[geneus.livejournal.com]

Конференции по UFOлогии куда представительнее.

[geneus.livejournal.com]

Лучше похвастаюсь своим переводом из Сидни. Его некоторые профессионалы очень хвалили:

Искренне полюбив, начал стихи писать,
Милой моей спешил грусть и тоску излить -
Чтобы она прочла, чтобы могла узнать,
И узнав - пожалеть, пожалев - полюбить.

Слов, достойных ее, тщетно я стал искать,
Книг великих тома в поисках ворошить,
Ждал, не прольется ль вдруг образов благодать -
Спекшиеся мозги влагою оросить.

Но Вдохновенье тут - буйной Природы дочь,
Вышло не ко двору в доме Наук-зануд,
И от меня оно в страхе бежало прочь,
Я ж, не в силах терпеть творческий этот зуд

Глупое грыз перо, бился о стену лбом...
Муза твердит "Дурак! В сердце ищи своем!".

*****

Sir Philip Sidney (1554-86)

Loving in truth, and fain in verse my love to show,
That She, dear She, might take some pleasure of my pain,
Pleasure might cause her read, reading might make her know,
Knowledge might pity win, and pity grace obtain

I sought fit words to paint the blackest face of woe,
Studying inventions fine, her wits to entertain,
Oft turning others' leaves, to see if thence would flow
Some fresh and fruitful showers upon my sunburnt brain.

But words came halting forth, wanting Invention's stay;
Invention, Nature's child, fled step-dame Study's blows;
And others' feet still seemed but strangers in my way.
Thus, great with child to speak, and helpless in my throes,

Biting my truant pen, beating myself for spite—
"Fool!" said my Muse to me "look in thy heart, and write!"