Сколько себя помню, всегда был уверен, что понятие "идиот" имеет полимодальное содержание. Т.е. совершеннейшим идиотом в определённой конкретной области может быть человек, обладающий невероятными талантами в других областях науки, искусства, ремесел и знаний окружающего его мира. Просто жизнь промывает (вымывает) мозги не полностью сразу, а постепенно, частями. Помимо того, развитие интеллекта происходит неравномерно. По этой причине я никогда не давал себе труда удивляться, когда сталкивался с эклектикой интеллектуальных провалов у людей, достигших в тех или иных областях больших знаний и способностей.
Но есть всё же такие области творческой активности, которые не могут не поражать человека, привыкшего анализировать. Для того, чтобы снять кинофильм по роману, нужно тщательнейшим образом им проникнуться, десятки раз перечитать его и до мельчайших деталей всё продумать. Несколько дней назад я перечитал "Мастера и Маргариту" М.А. Булгакова и подумал, что нужно быть исключительно тупым ремесленником, чтобы приняться снимать по этому роману кинофильм и даже телесериал. Нет, я, конечно же ни кино, ни сериал не видел. А на визуализацию любимого мною романа меня было бы невозможно затащить ни за какие деньги. Но сам факт кинопостановок "Мастера и Маргариты" для меня лично является ярким свидетельством возможности существования идиотизма в качестве изолированных островков интеллекта, соседствующих с материком высокого профессионализма.
Поделился с женой навалившимися на меня мыслями, на что она мне ответила: "Сейчас из всего делают кино" И мне померещилась крылатость в этих словах. Сейчас действительно кино из всего делают. Нужна высокая степень неадекватности для того, чтобы попытаться
воплотить в кино эти строки или же умудриться сознательно упустить их:Но лишь только исчез грязный снег с тротуаров и мостовых, лишь только потянуло в форточки гниловатым беспокойным ветром весны, Маргарита Николаевна затосковала пуще, чем зимой. Она плакала часто втайне долгим и горьким плачем. Она не знала, кого она любит: живого или мертвого? И чем дальше шли отчаянные дни, тем чаще, и в особенности в сумерки, ей приходила мысль о том, что она связана с мертвым. Нужно было или забыть его, или самой умереть. Ведь нельзя же влачить такую жизнь. Нельзя! Забыть его, чего бы ни стоило — забыть! Но он не забывается, вот горе в чем.— Да, да, да, такая же самая ошибка! — говорила Маргарита зимою, сидя у печки и глядя в огонь, зажженный в память того огня, что горел тогда, когда он писал Понтия Пилата. — Зачем я тогда ночью ушла от него? Зачем? Ведь это же безумие! Я вернулась на другой день, честно, как обещала, но было уже поздно. Да, я вернулась, как несчастный Левий Матвей, слишком поздно!
Все эти слова были, конечно, нелепы, потому что, в самом деле: что изменилось бы, если бы она в ту ночь осталась у мастера? Разве она спасла бы его? «Смешно!» — воскликнули бы мы, но мы этого не сделаем перед доведенной до отчаяния женщиной.
