Десятилетие войны с Грузией напоминает о том, во что упираются попытки собрать заново распавшуюся державу.
Речь не о подробностях пятидневной российско-грузинской войны (8-12 августа 2008-го). Всевозможных материалов по случаю круглой даты сейчас публикуется много, и вряд ли я могу добавить какие-то детали.
Но можно посмотреть на эти события как на одну из самых мощных акций, нацеленных на реставрацию прежней нашей империи. Реставрационные мероприятия начали осуществляться задолго до пятидневной войны, фактически одновременно с распадом СССР. 2008-й был репетицией 2014-го, так же как и 2014-й стал продолжением и творческим развитием 2008-го.
Абхазия и Южная Осетия, признанные тогда Москвой в качестве самостоятельных государств, полностью находятся с тех пор в сфере российского военного и экономического контроля. Иногда их называют «частично признанными государствами», но это, конечно, вежливость. Ни одна из обретших самостоятельность бывших союзных республик их не признает.
Однако основная часть Грузии в 2008-м все-таки не была силой превращена в вассальное государственное образование. Из сегодняшнего дня видно, что только это решение, принятое с большими колебаниями, и позволило тогда России избежать разрыва с Западом, изоляции и санкций.
Грузия не рухнула, пережила смену правителей и существует сегодня как вполне жизнеспособная страна, зависимость которой от Москвы принципиально меньше довоенной. Хоть урезанная Грузия и мала, в ней все же в двенадцать раз больше жителей (3,7 млн), чем в отсеченных Абхазии и ЮО (примерно 0,3 млн).
Гораздо раньше, в начале 1990-х, статус, близкий к абхазскому и югооосетинскому, был вооруженной рукой дан Приднестровью (число жителей которого устойчиво уменьшается и сегодня вряд ли дотягивает до 0,5 млн), но из-за удаленности контроль над ним слабее.
В 2014-м в этот же клуб вошли ДНР и ЛНР (на сегодня, вероятно, с тремя миллионами жителей).
Крым (2,3 млн жителей, включая Севастополь) стал единственным случаем, когда расширение России было оформлено официальным порядком, и именно это, слегка упрощая, считают причиной разрыва с США и Европой. В действительности разрыв сделался самоподдерживающимся процессом чуть позже, когда планы разделить Украину по лингвистической границе стали казаться принятыми к исполнению. Но затем их пришлось свернуть, поскольку плата за осуществление начала выглядеть явно чрезмерной даже в особой атмосфере 2014—2015 годов.
Все, что здесь перечислено, взятое вместе, — это гораздо меньше, чем реставрация старой державы. Почти тридцатилетние усилия дали очень умеренную отдачу, радикально поссорив при этом прежнюю метрополию с половиной бывших провинций.
Правда, параллельно с силой грубой применялось и то, что называют силой мягкой. С Белоруссией и Казахстаном, а также с несколькими небольшими и отдаленными постсоветскими республиками организован экономический и политический союз (ЕАЭС). Но он, хоть и невыгоден России материально, никоим образом не является повторением старой державы. Номинальные союзники самостоятельны в своих домашних делах (включая смену режима, как это только что случилось в Армении) и не помогают российской реставраторской политике ни в каких ее крупных мероприятиях, тем более в силовых. Характерно, что все они стараются уклониться от четкого признания Крыма частью России, отделываясь разными двусмысленностями.
Со времени распада прежней империи прошло уже больше поколения, а она так и не восстановлена. Этому можно удивиться. Ведь в России принято не просто ностальгировать по СССР, но и считать его роспуск делом случайным, произошедшим в результате сговора нескольких злоумышленников («беловежских зубров»). Мало кем предвиденный взрыв «крымского» энтузиазма весной 2014-го показал, что эти чувства живы. При этом Россия еще и явно сильнее остальных бывших республик, вместе взятых. Распавшаяся царская империя была в два приема возрождена, а потом и радикально расширена большевиками — в 1919-м — 1920-м и в 1940-е. Почему же так скромен результат на этот раз?
Главных причин, думаю, три.
Во-первых, в сегодняшнем мире имперские проекты встречают куда большее отторжение, чем в эпоху мировых войн. И дело не только в настроениях на Западе. К примеру, попытка Ирана оприходовать восточное Средиземноморье создала против него очень пеструю коалицию, включая и совсем не западных саудитов и не особенно западных турок. А масштабы международного кризиса, который последовал бы за попыткой вернуть в империю Украину или хотя бы ее половину, просто не поддаются прогнозам.
Во-вторых, державные чувства россиян даже на своем пике не сопровождались массовой готовностью отдавать за них жизнь. Крымская операция вызывала восторг в том числе и потому, что ее преподнесли как прошедшую совершенно без жертв. Энтузиазм по поводу донбасской операции был куда меньше, поскольку сразу выяснилось, что это война.
В-третьих, верхи в силу осведомленности, а массы — интуитивно, знают, что империя — вещь очень дорогостоящая. Все земли, так или иначе взятые под контроль, надо содержать. Будь они большими и многонаселенными, это сокрушило бы российские финансы. Недешево обходится и ЕАЭС, несмотря на его полуфиктивность. А история с Чечней, единственным отпавшим внутрироссийским регионом, показывает, что платить за возврат приходится не только сначала кровью, а потом большими деньгами, но еще и собственным достоинством.
Говорят, что по случаю роста внутренних проблем наше начальство примется снова разогревать имперские страсти. Исключать нельзя ничего. Тем более, в Минске и Астане правители состарились и возможны кризисы режимов.
Но если один и тот же супчик разогревать снова и снова, то он теряет всякую аппетитность. Массы в России раздражены пропагандой, утомлены постоянным принуждением их к материальным жертвам и переходят от наступательного типа державности к оборонительному. Вернуть экзальтацию 2008-го и 2014-го будет трудно, даже если очень захотеть. Вечных империй не бывает. И вечного имперского реставрационизма тоже.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Сара Аэцни-Коэн
