Франция напоминает эти величественные парижские здания 19-го века – фасад в порядке, так, как того требует закон, а внутри все перевернуто, все вверх дном, ради того, чтобы угодить современным вкусам и монетезировать район в интересах строительных подрядчиков. Издали кажется, что ничего не изменилось, улицы выглядят великолепно, но вблизи – практически все уничтожено, ничто и никто больше не находится “в своем собственной среде”, как говорят специалисты. Снаружи все в порядке, но душа покинула это место. Президент Республики председательствует, но он больше не король, политики говорят – но их не слышат. Прессу не слышат. Интеллектуалы, артисты, большие боссы, обозреватели, судьи, чиновники, избранные официальные лица – все под подозрением. Сами слова утратили вкус. “Уважаем Церковь”, в которую мы больше не ходим, “создаем семью” разводясь, “создаем Францию” – перестав чувствовать себя французами.
Это – Потемкинская Республика. Все из папье-маше. Все искусственно. Все поставлено вверх тормашками, выплюнуто, ниспровергнуто. История всегда была нашим кодом, но эта история изменена, фальсифицирована, искажена. Те ошметки, что остались, лучше проигнорировать. Мы больше не знаем, куда мы идем. Потому что мы не знаем, откуда мы пришли. Нас научили любить то, что мы ненавидим, и ненавидеть то, что мы любим. Как мы здесь оказались?
Наша нескромная страсть к революции ослепила и извратила нас. В нас вбито, что Франция родилась в 1789, в то время как уже тогда ей было более тысячи лет. Мы повторяем сами себе, что май 1968 был неудавшейся революцией, в то время как речь шла о поражении. Тогда, 40 лет назад Де Голль был Отцом Нации, а Даниэль Кон-Бендит – радостным бунтовщиком. Сегодня Де Голль – человек, сказавший нет, а Кон-Бендит – национальная икона. В коллективном воображении нашего времени, было до и после мая 1968, до и после 1789, до и после Рождения Христа и Церкви.
До: Франция в черном и белом, патриархальная, замкнутая в себе, замкнутая в рамках границ и предрассудков, втиснутая в корсет неумолимой морали, погруженная в набожность и бесконечный труд, угнетенная Франция. Узкое тело, связанное аскетичным и строгим платьем, под жесткой властью несправедливого и зачастую садистского Отца – над детьми, мужчины – над женщиной, белого – над черными, католика над коммунистом, власть Церкви и обскурантистов.
После: Франция в цвете, Франция в цветах, “пусть расцветут сто цветов”, страна открыта миру и Европе, освобождена от своих цепей, ненависть и страх предков уничтожены, перед нами – эгалитарная и гедонистская Франция, все высокомерны, даже самое малое из самых малых меньшинств – а именно индивид воображает себя блистательным корифеем и Королем-Солнце. Множество научных нюансов, исследований, вызов манихейскому взгляду на мир. У ее мандаринов нет программы обязательного чтения, нет представления о собственном происхождении – ни голлистского, ни марксистского, еще меньше – христианского, и тем не менее, они распространяют свое влияние поп-культурой через масс-медиа, телевидение, фильмы, песни, и взращивают новое поколение с невиданной до этого эффективностью. Если история пишется победителями, то мы знаем, кто победил в мае 68-го. Неважно что думают и что говорят – идиоты думают, что революция не победила только потому, что ей не удалось захватить власть. Но это – обманчивая видимость, и победители решили не разрушать Пятую Республику.
В Матиньоне Жорж Помпиду прогнал Кон-Бендита (“Красный Дэн”, лидер студенческих волнений, ныне депутат Европарламента) и договорился с Жоржем Сегве, лидером профсоюзов. Он хотел затушить пожар “всеобщей забастовки”, философствуя о “кризисе цивилизации”. При поддержке народа (знаменитая демонстрация 30 мая на Елисейских Полях) голлистское правительство восстановило контроль. Государство было сохранено – но не общество. Никто этого не заметил. Так возник разрыв между государством, народом и обществом, так родились шизофрения, слепота и ненависть в нашей собственной стране.
Май 68-го не смог сбросить режим, но сумел покорить общество – за счет народа. Помните знаменитую фразу: “Революция основывает общество, но ей все еще необходимо и правительство”. “Шестидесятники” оказались более умелыми, чем их предшественники, их политическое поражение оказалось их же спасением. Пятую Республику сохранили – но здание треснуло, и постепенно пришло в негодность.
Также как Август превратил Римскую Республику в Империю, не затронув святейших институтов Республики, также быстро сущностный дух изошел из голлистской Республики, хотя видимость ее институтов сохранилась. Корона была снята с головы президента – без того, чтобы сбросить его самого. Всеобщее избирательное право породило результаты обратные ожидаемым. Столь превозносимая всеми Республика уничтожила лучшее будущее для Франции.
Итогом возведенного в культ 1789 стал триумф народа над аристократами, нации над королями, закона над судами (Парламентом), государства над феодальными лордами, якобинцев над жирондистами, мужчин превозносящих спартанские доблести над женщинами напудренных салонов и двора.
Итогом революции мая 1968 стала месть олигархов народу, интернационализма нации, нового феодального государства – и жирондистам, и якобинцам, судей – закону, феминизма – потенции.
В определенный момент лучшие умы ослепли. Май 68-го стал беспрецедентной и неожиданной революцией, когда впервые в истории победили проигравшие. Анархисты отомстили сталинистам, авторитарные либертарианцы – Марксу и Прудону, коммунисты – Версалю, меньшевики – большевикам. Кон-Бендит толкал эти процессии Жоржа Марше и его “собак-коммунистов” еще дальше. Студенческий одночлен оказался важнее всеобщей забастовки.
Но у Стражей Революции были все основания для беспокойства. Новые феминистки и либертарианцы разрушили их грубые организационные структуры изнутри. Аскетичные женщины революции уничтожили этот западный патриархат, издеваясь и над теми, и над другими : “у кого длиннее – у революционера или у буржуа?”
В очень значительной книге “Май 68-го: Невозможное Наследие” Жан-Пьер Ле Гофф объясняет провал левых в 70-73 не столько появлением мириада раскольнических групп, сколько “взрывом феминизма”.
Идеологически, такое беспрецедентное доминирование подготовило почву для либертарианских либералов. Феминистское движение объявило о смерти патриархата, “запрещение запрещать”, смерть Отца и любых авторитетов. Коммунистическое воздействие на систему образования превратило малюток, родившихся в 60-е в интернационалистов, отрицающих нации сегодня.
Триптих детей 68-го: Глумление, Деконструкция, Разрушение подорвал все традиционные структуры: семью, нацию, работу, государство, школу. Ментальная Вселенная наших современников превратилась в поле, усеянное руинами. Интеллектуальный успех гуманитарных наук уничтожил всякую определенность. Леви-Стросс еще в 1962 догадался: “Конечная цель гуманитарных наук – не создание, но растворение человека”. Когда пробьет час, невидимая рука рынка справится и без этого злобного создания, которое, утратив культуру, превратится в бездумного потребителя. Бизнесмены знают, как использовать интернационализм в качестве орудия борьбы с самыми яростными своими оппонентами, с тем, чтобы навязать доминирование капитализма без границ – доминирование, которому уже нельзя бросить вызов.
Жан-Франсуа Ревель, несмотря на то, что он был ослеплен воинственным анти-марксизмом, оказался одним из немногих французов, осознавших, что происходит. Возможно, дело тут в поколении: он родился через 20 лет после Сартра и Арона. Он не имел традиционного восприятия революции. В книге, принесшей ему всемирную славу, “Мир без Маркса и Иисуса”, Ревель делает великую догадку – революция придет не из Москвы, Гаваны или Пекина, и даже не из Парижа – но из Сан-Франциско.
Революция снова будет американской – несмотря на то. что как и в 18-м веке, все взоры прикованы ко Франции. Ревель жил в революции индивидуализма Вудстока, движений черных, феминисток и геев, в революции меньшинств. Он понимал, что их слияние воедино в американских университетах 60-х ведет к политической корректности, которая сметет традиционное и патриархальное общество. Не Маркс: Революционеры мая 68-го использовали марксистский язык – для того, чтобы родить капиталистическую революцию. Не Иисус: Практика католического поклонения практически исчезла, и дала рождение “пост-христианству”, некоей смеси христианского милленарианизма без догмы (знаменитые взбесившиеся христианские идеи Честертона) с универсализмом, совершившим крутой вираж в сторону “без-граничности” (в смысле отсутствия границ) – любви к ближнему доходящей до самоненавистничества. Абсолютный пацифизм, взятый из Евангелия извращен в абсолютное отрицание любой войны, любого конфликта, любого насилия – все это в представлении феминисток ассоциируется с потенцией, виновной во всех смертных грехах.
Эти волны постхристианской феминизации и универсализма пробили плотины патриархальной Франции, основанной на господстве Отца в доме и главы государства в стране.
Победа революции достигается смертью отца. Смертью всех отцов. Это – неотъемлемое условие любой революции. Как заметил Бальзак, уже в 1793, вместе с Луи XVI были гильотинированы все отцы. Но Наполеон, с его Гражданским Кодексом, восстановил трон отца. Де Голлю даже удалось, через 150 лет проб и ошибок, восстановить значение главы государства. Вся эта секуляристская конструкция ныне уничтожена.
Наша эпоха полностью создана маем 68-го. Не самими событиями, которые, скорее явились плохими подражаниями золотой поры революций 18-19 веков, но эпической легендой, которая была сфальсифицирована, уроками, которые были выучены, элитами, которые были выведены, слоганами, которые были придуманы (“Запрещено запрещать”, “Мы все – германские евреи”), ментальный мир, рожденная идеология и культура сформировали новое лицо того мира, в котором мы живем.
Также, как парижские революционеры 1789 навязали свои идеологические причуды пассивной и зачарованной провинции, точно также Enragés 68 научили этот мир и “эту страну”, и ее упрямый народ. Мы все – дети мая 68-го, или скорее тех 40 лет, которые за ним последовали. Эти “события” стали нашими “иерехонскими трубами”: за несколько дней мятежники снесли стены, и с тех пор они не перестают рушиться. И мы прославляем эти руины больше, чем самые прекрасные наши здания. Шарль Моррас когда-то воспел 40 королей, сделавших Францию. Сегодня мы должны рассказать о сорока, Францию разрушивших.
Настало время деконструкции деконструкторов. Год за годом, президент за президентом, закон за законом, интеллектуал за интеллектуалом, газета за газетой, школьная реформа за школьной реформой, договор за договором, босс за боссом, песня за песней, фильм за фильмом, футбольный матч за футбольным матчем.
Тотальная история этой веселой деконструкции, искусного разрушения упорных зубцов и шестеренок, на которых была построена Франция, история абсолютного отчуждения и беспрецедентной дезинтеграции, история растворения льда в водах индивидуализма и ненависти к себе.
![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
